Бар "Воронка"
Что это? Не заказ; не мольба о помощи; не расплывчато написанное нечто, содержащее некий призрачный намек на то, что оно оказалось здесь неслучайно, коими обычно полнится доска объявлений. Просто… Приглашение? Всё так. Приглашение на открытие бара “Воронка” на 3-4 персоны от давнего клиента Агентства.
Дело идёт к ночи. Большинство агентов заняты. Кто на поручении. Кто пользуется правом на заслуженный отдых. Кто занят своими проблемами вне “Тишины”. Однако же, так уж сложились карты, в холле в этот момент оказываются трое. Автоматон Тео, с любопытством смотрящий на приглашение. Алан Стан, только вернувшийся после решения – не заказа, но глубоко личного вопроса, — устроившийся в кресле у входа. И новичок по имени Исайя Звеницкий, буквально только вот получивший статус агента. Весьма разношёрстная компания. Статный инженер с протезом и грузом прошлого на плечах. Дёрганый гитишник-эмоцентрик, ещё не бывший ни на одном деле. И вызывающий разного рода удивление у других одним лишь фактом своего бытия автоматон.
После спонтанного знакомства, по предложению Тео, решают воспользоваться приглашением, чтобы немного отдохнуть после тяжёлого дня. До пункта назначения добираются на мобиле. За рычагами – Тео. Прибыв на место, они оглядываются. Заведение не имеет опознавательных знаков. Беглый осмотр исключает вероятность засады или ловушки. Лишь у входа, в тени, стоит некая фигура, курящая сигару. Наши герои подходят ближе. Фигура, в свою очередь, выходит из тени им навстречу. Человек неопределимого возраста; в экстравагантном костюме фиолетовых тонов; со множеством золотых украшений мистического толка; очки; шляпа с широкими полями; золотые зубы. Приветствует троицу и, представившись именем Антиквар, приглашает их войти.
Заходят.
Ласкающая уставшие глаза и ум атмосфера богатого, но не вычурного бара-ресторана. В заведении играет успокаивающая фортепианная музыка. Свет приглушен, витает приятная дымка. Некоторые из столиков заняты. Герои отмечают ощущение постоянно сменяющих друг друга эмоций, их непостоянство. За барной стойкой – элегантный степняк.
Алан первым подходит к стойке. Интересуется, как зовут бармена. Тот представляется именем Самеди. Просит налить витана, но тот поясняет: в заведении не подают обычных напитков – тут поят эмоциями. После сдержанной беседы, — в ходе которой господин Стан подмечает: человек, стоящий перед ним – столичник, хотя на входе он явно видел за стойкой степняка, — Самеди наливает ему бокал. Алан пригубил из него. Его одолевает ощущение внезапной ответственности за чужую жизнь и иные эмоции, смежные с последними, важными для него, событиями его жизни (впрочем, это уже совсем другая история…) Постепенно допивая напиток, уходит в сторону одного из столиков.
Тем временем эмоцентрик Исайя, заинтересовавшись словами бармена и также заметив перемену в фенотипе, с плохо скрываемым ехидством начинает недолгий распрос, пытаясь выудить из него подтверждения своим догадкам о характере местных “напитков”. Услышав то, что хотел (вернее, убедив себя в этом), уходит вслед за Аланом, отказавшись заказывать напиток.
Автоматон Тео также не прильнул возможностью поговорить с Самеди. Бармен отмечает, что на него подобным же образом воздействовать не удастся, но и для него он что-нибудь придумает. Тео интересует личность Самеди – ему уже встречалось это имя, в бумагах его создателя. Беседа разворачивается не самым ожидаемым образом. Тео узнает, что стоящий перед ним человек – бывший агент “Тишины”, обсуждает с ним ситуацию насчёт своего создателя и его нынешнего состояния, а также получает от него совет – развивать свое сознательное начало: он больше, чем просто машина, у него есть сознание и идентичность, а значит, могут родиться и эмоции, пусть бы и их зачатки. Удовлетворив свое любопытство, Тео направляется за своими спутниками.
Все втроём оказываются за столиком. Исайя заводит неловкий и крайне нервозный разговор о своих догадках, где он пытается связать то, что он здесь наблюдает, с неким событием из своего прошлого – манипуляции эмоциями, люди с “лабильным” фенотипом – всё это он, дескать, уже видел. Вернее, разговор завязывается тогда, когда Алан одергивает его от проговаривания всех этих догадок вслух. Алан разворачивает беседу в более спокойное и менее оторванное от реальности русло, предложив просто получать удовольствие от вечера.
К тому моменту, недалеко от фортепианщика, на сцену выходит молодая столичница. И начинает петь. Песня эта, вкупе с царящей здесь эмоциональной неустоицей, оказывает необыкновенное влияние на слушающих.
Больше всего песня вторгается в восприятие господина Стана. Он словно переносится в другое место (прим. – я не буду пытаться воспроизвести эти великолепные описания, данные мастером Валентином, по памяти; это было очень красиво, просто поверье мне, дивья?). Ему видится образ. Образ погибшей супруги. Супруги, погибшей в аварии. В мобиле, где за рычагами был он. Алан. И в “разговоре” с ней к нему вновь приходит ощущение ответственности за чужую жизнь (впрочем, это уже совсем другая история…) И приходит также чувство тотальной тоски и горя… Но постепенно приходит и покой.
Воздействие песни на Звеницкого куда слабее. И оно иное. Ему начинают видеться образы порывов степного ветра, палящего солнца (как он его себе представляет), звуки каких-то животных. Всё это раздражает его, заставляет нервничать ещё сильнее, напоминая ему о его прошлом и заставляя стыдиться самого себя за свой навязанный трепет перед Степью.
Воздействия на Тео нет. Песня красивая.
Окончив песнь, столичница подходит к столику с агентами. Интересуется, желают ли они заказать что-то ещё. Алан, приведя в порядок чувства, искренне выражает ей свои благодарность и восхищение в связи с песней и просит принести стакан простой воды, попутно интересуясь, где она научилась так красиво петь. На словах об экспедиции в Степь Исайя параноидально одергивает её, видимо, опять увидев несуществующие связи с моментами его биографии. Поняв неуместность дальнейших расспросов, нервически просит принести ему что-то, что поможет вытравить из головы степные образы. Столичница оставляет их и уходит за стойку.
Заказ подан. За это время Алан вновь постарался вразумить раздражённого коллегу, что помогло привести его в чувство. Алан и Исайя пододвигают к себе принесенные им напитки. Тео участвующе наблюдает за ними.
Исайя выпивает первым. Его мгновенно прожигает изнутри ощущением антара и принадлежности Городу. Из него с корнем вырвали Степь, что, хочет он того или нет, является частью его самого. Значительной частью. Пусть он и столичник. В чувстве опустошения и сломленности оседает на стул.
Автоматон Тео, видя состояние своих коллег, с присущей ему машинальной флегматичностью и невозмутимостью металлических сплавов, из которых, впрочем, и состоит его корпус, встаёт и направляется в уборную.
Алан выпивает принесенную для него чистую воду и удовлетворённо отмечает про себя, что эффект именно тот, которого он и ждал. Рассудок отрезвляется, поток мыслей устаканивается, эмоциональный фон – выравнивается.
Намотав на руку немного салфеток, Тео возвращается за столик и предлагает их Алану и Исайе – утереть проступившие слёзы.
Посидев ещё немного, Алан молча встаёт из-за стола. Направляется к выходу. По пути благодарно кивает Самеди. Алан Стан покидает бар “Воронка”. Тео и Исайя, когда последнего отпустил постэффект напитка и после короткой беседы, собираются последовать за ним. Встав из-за столика, они уже было направляются в сторону выхода, как вдруг Тео подходит к Самеди. Автоматон просит дать ему с собой пару образцов местных напитков, а также благодарит за их предыдущий разговор. Бармен обещал, что придумает для него что-то за неимением возможности предложить напиток. И этим чем-то, как теперь понимает Тео, и стала их беседа.
Бармен удовлетворяет его просьбу. Исайя же пересекается с Самеди взглядом и скептически кивает ему. Тот в ответ улыбается и в секунду примеряет на себе, казалось, все возможные фенотипы.
– Сгинь!..
Исайя и Тео выходят из заведения. У порога курит Алан, смотрящий в даль. Тео и Исайя переглядываются. И эмоцентрик замечает что-то в глазах автоматона. Что-то мимолётное. Что это было? Простой блеск металла на свету, подкрепленный эмоциональными качелями прошедшего часа и потому принявший вид чего-то большего? Быть может, тот самый зачаток эмоций, о котором Самеди говорил Тео? Кто знает… Все молчат. Подходят ближе к своему коллеге. Снимая маску, Исайя хрипит:
– Сигаретку можно?
Алан протягивает ему сигарету. Эмоцентрик не закуривает её, просто вставив меж зубов. Втроём устремляют взгляд в темноту уже (или ещё?) пустых улиц. Каждый из них сегодня что-то понял для себя. Что-то важное, но что всегда кажется очевидным лишь после того, как уже было осмыслено. И, что не менее важно – эмоционально пропущено через себя. Да, каждый из них сегодня что-то понял для себя. Про себя самого.
Бонус:
«Так… Сначала реакция игрока. Нихуя себе, блин!..
Теперь реакция персонажа. Нихуя себе, блин!..».
(с) Жора/Алан
Партия Валентина (Самеди).
Автор статьи: Лич (Евгений).
